Дважды первая (V)

Получив блестящее образование в Германии, пройдя практику у крупнейших химиков, Юлия могла самостоятельно продумать и осуществить сложнейший синтез. Чувствовала она себя уверенно и спокойно. Ничто не мешало ее увлеченности работой. Тоска по родным, оставшимся в Москве, рассеивалась частыми подробными письмами и близостью Ковалевских, вместе с которыми Лермонтова жила в Петербурге.

Бутлеров возлагал большие надежды на свою ученицу. Тема исследований, предложенная им, была подсилу немногим: получение разветвленных парафинов — неизвестная область химии, сулившая колоссальные перспективы в технике. Однако печальное известие прервало занятия Юлии. Умер ее отец. Она спешно уехала в Москву.

«Внезапная кончина моего отца, — писала она Бутлерову, — так поразила меня и производит такую перемену во всей нашей семейной обстановке, что я решительно не могу определить времени моего возвращения в Петербург. Я хотела сообщить Вам об этом и попросить Вас во всяком случае продолжать считать меня в числе Ваших учениц и практикантов по лаборатории… Меня бы очень огорчило, если бы Вы подумали, что этот невольный перерыв мог изменить мои намерения касательно моих занятий».

Но шло время, и все чаще в письмах Лермонтовой звучали оправдательные ноты, все чаще мелькало на страницах слово «обстоятельства» — семейные, денежные… Бутлеров понимал, что теперь Юлии Всеволодовне без постороннего заработка будет трудно устроиться в Петербурге. Многие ученые, чтобы обеспечить свои семьи, покупать оборудование и реактивы — а это делалось в основном на собственные средства, — были вынуждены преподавать в нескольких учебных заведениях, отрывая себя от науки. И все равно их доходы оказывались до смешного ничтожны.

Положение женщин-ученых было и того хуже. К преподаванию их не допускали. Той же Ковалевской, имевшей уже мировую славу, смогли предложить на родине лишь место учительницы в младших классах гимназии. Бутлеров хлопочет о разрешении Лермонтовой вести практические занятия в химической лаборатории Высших женских курсов, открытых в 1878 году. С большим трудом он добился, чтобы ее утвердили в штатах. Но снова Юлия, извиняясь, откладывает свой приезд. Раздраженный Бутлеров просит своего ученика и близкого товарища Владимира Васильевича Марковникова, работавшего при Московском университете, разобраться в действительных причинах отказа Лермонтовой.

«Тут вся причина лежит в Софочке Ковалевской, — отвечает Марковников. — Если бы не она, то Лермонтова была бы в Петербурге. Эта госпожа, пользуясь добротой Юлии Всеволодовны, порядочно-таки ее эксплуатирует. Вот и теперь укатила за границу и оставила Лермонтову нянчиться со своей дочерью».

В словах Марковникова слышна обида за Юлию, за ее талант, пусть даже приносимый в жертву более яркому таланту — Ковалевской. Но Лермонтова ничего не могла с собой поделать. Она не умела рационально, как подруга, поставить профессиональные интересы над обычными житейскими, человеческими. Тем более маленькая Фуфа, называвшая ее «мамой Юлей», и впрямь была ей точно родная.

Бутлеров, знавший характер Юлии Всеволодовны лучше Марковникова, чувствуя, что той самой не преодолеть своей раздвоенности, освобождает Лермонтову от данного ею обещания и рекомендует ее в лабораторию Марковникова.

Александр Михайлович Бутлеров сам систематически не изучал, какое влияние оказывают атомы, входящие в молекулу, друг на друга и на реакционную способность самой молекулы. Этот вопрос стал предметом исследований Марковникова. В 70-е годы в результате кропотливых, глубоких экспериментов он сформулировал правила взаимодействия атомов в органической молекуле, носящие сейчас его имя. И вдруг, начиная с 1880 года, тематика работ Владимира Васильевича резко изменилась. По неодобрительным высказываниям коллег, он отошел от «чистой науки» и занялся химией нефти.

Марковников часто говорил своим ученикам, перефразируя Некрасова: «Ученым можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». И своим гражданским долгом он посчитал разработку нефтяного дела, развитие которого стало необходимым России. Нефтедобыча тогда находилась на примитивнейшем уровне. «Черное золото» вычерпывали кожаными мешками и в тех же мешках на повозках отправляли на переработку. О составе нефти имели весьма приблизительное представление, да и ценности-то в ней особой не видели. Получали в основном осветительный керосин, а легкие фракции, чтобы от них избавиться, сжигали или спускали в море. Менделеев расценивал это как «государственное преступление». Он предвидел, что нефть — сырье для получения ценнейших продуктов, только нужно найти оптимальные способы ее переработки… далее

М. Грунина