Вычислять и жить (I)
Белые ночи снова пришли в Санкт-Петербург. Городу было всего шестьдесят восемь лет, а он уже перегнал, перерос главные древние европейские центры. Красою же своей, строгостью дворцов, отраженных спокойными водами Невы и ее младших сестер, выделялся Санкт-Петербург среди столиц, как юная красавица в кругу почтенных дам. Но в день, который мы считаем началом белых ночей — 22 мая, примерно пополудни, пришла в город и большая беда: возник огромный пожар на Васильевском острове.
Нет, не удалось Петру Великому превратить Васильевский в центр города. Только вдоль набережных стояли добротные каменные дворцы и дома богатых горожан, а чуть углубись, отойди шагов сто от берега, обозначенного ровными рядами деревянных свай, и попадешь в царство дерева. Податливый, дешевый и долговечный материал этот искони полюбился русскому человеку. Строились привычно, с удобствами — чтобы все под рукой, поближе, потеснее. И когда загорелось в переулке за академическим домом, что на углу Седьмой линии и набережной, огонь сразу почувствовал себя вольготно, удобно. По деревянным крышам домов и сараев, поддерживаемый юго-восточным ветром, он атаковал стремительно и мощно и, будто под прикрытием беглого ружейного огня, оглашал воздух сухими выстрелами, изредка прорывая черную дымовую завесу огромными огненными знаменами.
Победа была полной и сокрушительной: уже через три часа огонь торжествовал на огромной территории от Седьмой до Двадцать первой линии и от Невы до «Большой першпективы». Обезумевшие жители уже не пытались ничего вынести, спасти, а только смотрели на огонь молча, завороженно, стоя поодаль и крестясь.
Набрав силу, пожар принялся и за каменные дома набережной. Здесь люди жались к самой воде, побросав скарб прямо на сваи. Целая гора мебели и вещей выросла напротив дымящегося дворца графа Миниха. Жарко было в двухэтажном доме на подвалах, примыкающем к пылавшим деревянным постройкам питейного дома на углу Десятой линии. Обитатели каменного дома что-то кричали друг другу на непонятном языке: здесь жили швейцарцы. Вдруг один из них, крепкий ремесленник, ринулся в почерневшую дверь и вскоре снова появился, держа на руках одетого в дорогой халат слепого старика — хозяина дома. Звали старика — Леонард Эйлер.
Среднего роста, хорошо сложенный, он по привычке держал широко открытым левый глаз под взметнувшейся густой бровью: всего четыре года назад этот глаз был еще зрячим. Правый глаз всегда полузакрыт, он не видит давно — еще с первого приезда в Россию, от великих трудов над географическими картами и нечеловеческой вычислительной работы. Высокий лоб обрамлен сединой, губы сжаты в полуулыбке, нос великоват, на лбу, щеках и под подбородком — глубокие складки. Облик человека доброго. Почувствовав под ногами землю, он стал громко повторять два иностранных слова, а потом дважды, на чистом русском языке, произнес: «Мои рукописи!»
Ничего ценнее их не было во всем Петербурге. И люди снова бросились в дом, в кабинет. Туда, где еще пять минут назад слепой ученый, не видя и не слыша пожара, отчетливо «видел» весь ход лучей в сложной оптической системе: он вновь и вновь проверял законы света, только что изложенные им в последнем, третьем, томе его «Диоптрики».
Большинство рукописей удалось спасти. Сгорела библиотека и вся мебель дома. Среди пропавших рукописей особенно жаль было подготовленную на конкурс статью по теории движения Луны. С нее-то и начал Эйлер восстанавливать утраченное: заново продиктовал по памяти всю работу сыну — профессору математики Иоганну-Альберту… далее
В. Васильев
Бот резво бежал на юго-восток. Редкие облака допускали просияние солнца, и вода была густой синевы с фиолетовым отливом, как оружейное масло. С заходом солнца все улеглись, на опустевшей палубе пребывал бессменно лишь студент и его писчик. —А что, Осип, — сказал Крашенинников, — не какое иное судно везет нас к Камчатской землице, а «Фортуна». Латинское …
Получив блестящее образование в Германии, пройдя практику у крупнейших химиков, Юлия могла самостоятельно продумать и осуществить сложнейший синтез. Чувствовала она себя уверенно и спокойно. Ничто не мешало ее увлеченности работой. Тоска по родным, оставшимся в Москве, рассеивалась частыми подробными письмами и близостью Ковалевских, вместе с которыми Лермонтова жила в Петербурге. Бутлеров возлагал большие надежды на…
Одни ретиво исполняли приказ ка¬питана, другие выискивали собствен¬ное добро, прятали его в канатных бухтах, под мачтой. Мекешев выхватил пистоль: —Уложу! Каждого, кто!.. Заборт! Всё! Живо! Стрелять не понадобилось. Летели, плюхались в море бочки с солониной, пеньковые тюки, сумы с провиантом, ящики с драгоценными железными изделиями, пассажирские пожитки. —Верп за борт! Следом за чемоданом студента ушел…
По предложению Марковникова Юлия Всеволодовна занялась «определением выхода ароматических углеводородов при наполнении трубок металлами». Так Лермонтова вторично получила титул первой — первая в России женщина-нефтяник. До нее в области химии и переработки нефти женщины не работали. Два года длилось кропотливое, сравнительное изучение нефти и каменного угля. Лермонтова была прирожденным исследователем. Сочетание знаний и интуиции, упорства…
Не успели дух перевести, волны и ветер опять потащили «Фортуну». Якорь волочился по песчаному грунту» не зацеплялся.Судно отказалось подчиняться рулю. Положение стало критическим. Бот предсмертно трещал. Последний и единственный шанс — как можно скорее выброситься на косу. — Руби канат! Канат руби! — отдал команду штурман. Теперь уже ничто не сдерживало «Фортуну». Могучая волна подхватила…
Жизнь, где бы ни сказалась правда, как бы ни была солона; смелая, искренняя речь к людям в упор — вот моя закваска, вот чего я хочу… и таким пребуду. М. Мусоргский В XX веке на нашей планете Земля возник превосходный обычай: отмечая юбилей великого человека, посвящать этому событию целый год, называя его именем юбиляра. Нынешний,…
До чего же прекрасен обыкновенный кипяток! Растянуть бы такое блаженство не на глотки — на капли, прикорнуть бы у жаркого смоляного костра из корабельных досок.— Кашеварам обед ладить, остальным — на разгрузку! И опять две цепочки потянулись от взлобка к «Фортуне» и от «Фортуны» к взлобку. После горячего обеда пали мертвецким сном. Пробуждение было тяжелым,…
И кормщик перекрестился, помянув «Фортуну», как умершего человека. Академический отряд с профессорами не появились на Камчатке ни в следующую весну, ни через год, ни через два… Около четырех лет всю научную работу экспедиции на полуострове выполнял один студент, Степан Крашенинников. Терпя лишения и нужду, преодолевая суровые тяготы и опасности, он исходил, изъездил, проплыл вдоль и…
Это удивительно, но я никогда не слышал о нем на школьных уроках литературы. И многие филологи, если я спрашивал про него, отвечали рассеянно: да, мол, было что-то, с кем-то встречался, писал мемуары. А ведь именно ему, Павлу Васильевичу Анненкову, мы должны быть благодарны за то, что у нас есть Полное собрание сочинений Пушкина и научная…
Чтобы перейти к другому пересечению, придется слегка отклониться от главной линии рассказа в сторону молодого русского помещика Григория Михайловича Толстого. Путая, его иногда называли графом Толстым. Он не был графом. Первые девять лет жизни он даже считался незаконнорожденным сыном крепостной девки Авдотьи, то есть был по рождению рабом. Умри в это время его отец, отставной…