Последний рейс «Фортуны» (V)

До чего же прекрасен обыкновенный кипяток! Растянуть бы такое блаженство не на глотки — на капли, прикорнуть бы у жаркого смоляного костра из корабельных досок.
— Кашеварам обед ладить, остальным — на разгрузку! И опять две цепочки потянулись от взлобка к «Фортуне» и от «Фортуны» к взлобку.

После горячего обеда пали мертвецким сном. Пробуждение было тяжелым, все тело болело и ныло, в голове будто свинец.

— На разгрузку! Живо, живо! — Капитан тормошил, тряс за шиворот, кого и пинком поднимал на ноги. — Торопись, море ждать не станет!

«Фортуна» доживала последние часы. К вечеру сломало грот-мачту. Она рухнула, обламывая рангоут, обрывая такелажные тросы и веревочные лестницы, с маху вышибла фальшборт, проломила обшивку, упала, с гулким ружейным выстрелом разделилась на два обломка. И мачта, и корпус бота стали подручными материалами для шалашей, топливом для костра.

Ночью сквозь неспокойный тревожный сон Мекешев слышал хруст и стенания своего корабля. Безошибочно улавливал его страдающий голос в общем гуле, шуршании, треске, завывании и множестве иных звуков штормовой непогоды. К утру переломился килевой брус, распались бортовые щиты. Теперь лишь до конца стало ясно, каким безумством было пускаться в море на таком судне. Дерево изнутри прогнило дочерна, крошилось в руках. «Фортуна» держалась на плаву только благодаря многослойной смоляной обмазке и жировой пропитке из масел, что вытекали из бочек в морских передрягах. Мекешев завернул щепотку деревянной трухи в тряпицу, сунул за пазуху, туда, где висела ладанка с охранными травками и уже закаменевшей за двенадцать лет разлуки с Поморьем земляной лепешкой. Он взял частицу корабельного праха как родную землицу.

Прошли сутки, как «Фортуна» выбросилась на кошку, но на берегу не объявилась ни одна живая душа. Надо самим плыть в острог, бить тревогу, просить лодки и людей. К счастью, судовой ялик удалось оттащить в лагерь. Насмех сооруженные балаганы из корабельных досок, кучи имущества придавали лагерю на косе вид пристанища    погорельцев. Сваленные воедино случайные вещи, просмоленные, будто обугленные доски, черные, как от копоти, лица людей.

— До спокойного места не рукой подать, каждая ходка отнимет часы. А сколько их, ходок, надо… К полуночи не управиться, и ялик загубить просто, а без него пропадем, — рассуждал вслух Мекешев.

Все понимали: штурман прав, но как же тоскливо и боязно оставаться на косе. Большие волны по неприметным глазу впадинам переливались через песчаный островок совсем близко от лагеря.

— Готовить ялик, — приказал капитан. — За старшего ты, Федор.

Вскоре маленькая лодчонка с шстью гребцами отошла от косы и двинулась в устье Большой реки. Где-то за тучами солнце набирало высоту, а от «Фортуны» и следа не осталось. Прибойные валы проглотили последние щепки. Пусто, дико, совсем беззащитно сделалось на островке.

— Вот какая фортуна нам выпала, Степан Петрович. Смерть тут принять, — беспечально, смирившись с неизбежным концом, произнес Аргунов. Крашенинников хмуро отозвался:

—Не спеши крест ставить, Осип.

Внезапно твердь под ногами дрогнула, вдоль кошки пробежала скрытая волна. За ней другая. Колени самопроизвольно подламывались от толчков, нарушая равновесие тела.

— Трясение земли! — первым догадался Мекешев и успокоил всех: — Здесь такое дело обыкновенное. А толчки слабые, далеко где-то случилось. На Курилах или по другую сторону Камчатки.

Объяснение внесло ясность, но не избавило от тревоги. Вдруг и здесь земля вздыбится! Подземные судороги повторялись и в ночи. Сквозь тучи прорезался свет ущербного месяца, льдисто-зеленый, неживой. Сморщенная, влажная коса блестела, как отколовшаяся от берегового припая льдина с шатающимися тенями людских фигур. Помощь пришла на седьмые сутки. Уже и не чаяли в живых остаться. Море наступало с каждым часом, заливало косу, рвалось в речное русло. Едва погрузились в спасительные лодки-долбленки, на месте, где был лагерь, забурлила, закипела вода.

— Кабы припозднился малость, — сказал кормщик Федор, — не миновать вам беды. А так, господин студент, вы прямо-таки в рубашке родились.

— В одной рубашке остался, — уточнил Крашенинников. — В той, что на мне. А больше ничего и не осталось. Ни белья, ни провианта. Слава богу, инструмент казенный почти весь спасти удалось и часть бумаги. Обойдемся как-нибудь, а вскорости и вся научная свита сюда прибудет.

Федор покачал рыжей бородой:
—До будущей весны ни один корабль на Камчатку не придет. Последний рейс в эту навигацию «Фортуна» сделала. Царство ей… далее

И. Миксон