Вторая родина великого швейцарца (I)
Он родился в городе Базеле в 1707 году в семье сельского пастора, от которого унаследовал и набожность, и любовь к математике: отец обучался у самого Якоба Бернулли — старшего в «династии» потомственных знаменитых математиков. Без труда учился Леонард в гимназии, и сам начал посещать небольшой Базельский университет, в котором преподавал выдающийся математик—младший брат Якоба — Иоганн Первый Бернулли. Не удивляйтесь, в истории математики членов династии Бернулли приходится нумеровать, как царей; в Швейцарии есть даже музей — «Бернуллиум»! Леонард попросил Иоганна Бернулли о платных уроках. Но выдающийся ученый и педагог сразу понял, с каким одаренным юношей имеет дело, в уроках отказал, но дал оригинальные книги крупнейших математиков и разрешил по выходным дням выяснять у него непонятное: великому — учиться только у великих! Уверяю вас: учебник самая простая и необходимая из научных книг, но далеко не самая интересная! Вскоре Леонард стал своим человеком в семье
Бернулли, подружился с сыновьями учителя — Николаем Вторым и Даниилом. В девятнадцать лет он напечатал первую работу в международном математическом журнале, а через год в новой работе решил задачу, не поддававшуюся ранее никому.
В маленькой Швейцарии для молодых ученых не было достойных вакансий, зато их охотно предлагала только что открытая Петербургская Академия наук. Туда были приглашены братья Бернулли, а по их рекомендации вскоре и Эйлер; намечалось открытие отделения физиологии, и Леонард принялся ее увлеченно изучать. В двадцать лет он навсегда покинул Швейцарию и добирался пятьдесят дней: плыл по Рейну, ехал на почтовых, снова плыл — уже морем — до Кронштадта и затем в Санкт-Петербург — город, с которым отныне будет навеки связана его человеческая судьба, судьба и слава ученого.
Здесь, начав с должности адъюнкта математики, он в двадцать четыре года станет академиком — сначала профессором физики, а через два года — профессором математики, вместо покинувшего Россию Даниила Бернулли. Здесь он женится, построит деревянный дом на Десятой линии Васильевского острова и будет счастлив вполне, если не считать того, что вскоре ослепнет на правый глаз: говорят, от перенапряжения при чудовищных вычислениях, хотя сам Эйлер станет жаловаться на глаза при работе над географическими картами России — временно он возглавит это неотложное дело. В Петербурге Эйлер овладеет русским языком, но научные работы, как это было тогда принято, станет писать по-латыни. Он будет читать лекции по математике, физике, логике, писать книги по навигации и кораблестроению, экспертировать технические новинки.
При всей занятости, Эйлер оккупирует своими работами четыре пятых математического раздела «Записок» петербургской академии». Если учесть, что оставшаяся пятая часть — труды знаменитого Даниила Бернулли, то «Запискам» не будет равных в мире математики. Заслуженную мировую славу принесут они Эйлеру. Парижская академия наук изберет его, в виде исключения, своим дополнительным почетным членом.
Его учитель — Иоганн Первый Бернулли — математик великий, не терпевший даже равенства с собой, ревнивый к чужой славе, так обращался в письмах к Эйлеру: к двадцатилетнему — «Высокоученому и изобретательнейшему молодому человеку», уже через год — «Знаменитейшему и ученому мужу», ну а позже и вовсе — «Несравненному Эйлеру, князю математиков»… далее
В. Васильев
Не успели дух перевести, волны и ветер опять потащили «Фортуну». Якорь волочился по песчаному грунту» не зацеплялся.Судно отказалось подчиняться рулю. Положение стало критическим. Бот предсмертно трещал. Последний и единственный шанс — как можно скорее выброситься на косу. — Руби канат! Канат руби! — отдал команду штурман. Теперь уже ничто не сдерживало «Фортуну». Могучая волна подхватила…
Жизнь, где бы ни сказалась правда, как бы ни была солона; смелая, искренняя речь к людям в упор — вот моя закваска, вот чего я хочу… и таким пребуду. М. Мусоргский В XX веке на нашей планете Земля возник превосходный обычай: отмечая юбилей великого человека, посвящать этому событию целый год, называя его именем юбиляра. Нынешний,…
До чего же прекрасен обыкновенный кипяток! Растянуть бы такое блаженство не на глотки — на капли, прикорнуть бы у жаркого смоляного костра из корабельных досок.— Кашеварам обед ладить, остальным — на разгрузку! И опять две цепочки потянулись от взлобка к «Фортуне» и от «Фортуны» к взлобку. После горячего обеда пали мертвецким сном. Пробуждение было тяжелым,…
И кормщик перекрестился, помянув «Фортуну», как умершего человека. Академический отряд с профессорами не появились на Камчатке ни в следующую весну, ни через год, ни через два… Около четырех лет всю научную работу экспедиции на полуострове выполнял один студент, Степан Крашенинников. Терпя лишения и нужду, преодолевая суровые тяготы и опасности, он исходил, изъездил, проплыл вдоль и…
Это удивительно, но я никогда не слышал о нем на школьных уроках литературы. И многие филологи, если я спрашивал про него, отвечали рассеянно: да, мол, было что-то, с кем-то встречался, писал мемуары. А ведь именно ему, Павлу Васильевичу Анненкову, мы должны быть благодарны за то, что у нас есть Полное собрание сочинений Пушкина и научная…
Чтобы перейти к другому пересечению, придется слегка отклониться от главной линии рассказа в сторону молодого русского помещика Григория Михайловича Толстого. Путая, его иногда называли графом Толстым. Он не был графом. Первые девять лет жизни он даже считался незаконнорожденным сыном крепостной девки Авдотьи, то есть был по рождению рабом. Умри в это время его отец, отставной…
Летом 1846 года в казанском поместье Григория Толстого произошел разговор, важный для всей российской литературы. Из Петербурга через пол-России в тряских пыльных колясках приехали к Толстому друзья-литераторы: Некрасов и Панаев с женою Авдотьей Яковлевной. Хотя Некрасову исполнилось лишь двадцать пять лет, он уже, как сказали бы теперь, становился лидером в своем кругу. Ночи напролет Толстой…
А потом ему же и ученикам стал диктовать содержание и остальных сгоревших рукописей. Не удивляйтесь, даже позже, в глубокой старости, он еще сможет, поражая окружающих, пересказать почти тысячу стихов «Энеиды», указав последнюю и первую строки на каждой странице! Такой силы была его память, такой мощи был его мозг.Левый глаз ему вскоре прооперируют. Но, приступив тотчас к…
Павел Васильевич узнал, что смертельно больной Белинский едет лечиться на открытые недавно воды в Силезию, в маленький городишко Зальцбрунн. Журнал «Современник», о котором мечтали в казанском поместье Толстого Некрасов с Панаевым, уже издавался. Он объединил вокруг себя молодые российские таланты, и главным сотрудником был в нем Белинский. А теперь врачи сказали, что Белинскому осталось жить…
Белые ночи снова пришли в Санкт-Петербург. Городу было всего шестьдесят восемь лет, а он уже перегнал, перерос главные древние европейские центры. Красою же своей, строгостью дворцов, отраженных спокойными водами Невы и ее младших сестер, выделялся Санкт-Петербург среди столиц, как юная красавица в кругу почтенных дам. Но в день, который мы считаем началом белых ночей —…