Вторая родина великого швейцарца (I)
Он родился в городе Базеле в 1707 году в семье сельского пастора, от которого унаследовал и набожность, и любовь к математике: отец обучался у самого Якоба Бернулли — старшего в «династии» потомственных знаменитых математиков. Без труда учился Леонард в гимназии, и сам начал посещать небольшой Базельский университет, в котором преподавал выдающийся математик—младший брат Якоба — Иоганн Первый Бернулли. Не удивляйтесь, в истории математики членов династии Бернулли приходится нумеровать, как царей; в Швейцарии есть даже музей — «Бернуллиум»! Леонард попросил Иоганна Бернулли о платных уроках. Но выдающийся ученый и педагог сразу понял, с каким одаренным юношей имеет дело, в уроках отказал, но дал оригинальные книги крупнейших математиков и разрешил по выходным дням выяснять у него непонятное: великому — учиться только у великих! Уверяю вас: учебник самая простая и необходимая из научных книг, но далеко не самая интересная! Вскоре Леонард стал своим человеком в семье
Бернулли, подружился с сыновьями учителя — Николаем Вторым и Даниилом. В девятнадцать лет он напечатал первую работу в международном математическом журнале, а через год в новой работе решил задачу, не поддававшуюся ранее никому.
В маленькой Швейцарии для молодых ученых не было достойных вакансий, зато их охотно предлагала только что открытая Петербургская Академия наук. Туда были приглашены братья Бернулли, а по их рекомендации вскоре и Эйлер; намечалось открытие отделения физиологии, и Леонард принялся ее увлеченно изучать. В двадцать лет он навсегда покинул Швейцарию и добирался пятьдесят дней: плыл по Рейну, ехал на почтовых, снова плыл — уже морем — до Кронштадта и затем в Санкт-Петербург — город, с которым отныне будет навеки связана его человеческая судьба, судьба и слава ученого.
Здесь, начав с должности адъюнкта математики, он в двадцать четыре года станет академиком — сначала профессором физики, а через два года — профессором математики, вместо покинувшего Россию Даниила Бернулли. Здесь он женится, построит деревянный дом на Десятой линии Васильевского острова и будет счастлив вполне, если не считать того, что вскоре ослепнет на правый глаз: говорят, от перенапряжения при чудовищных вычислениях, хотя сам Эйлер станет жаловаться на глаза при работе над географическими картами России — временно он возглавит это неотложное дело. В Петербурге Эйлер овладеет русским языком, но научные работы, как это было тогда принято, станет писать по-латыни. Он будет читать лекции по математике, физике, логике, писать книги по навигации и кораблестроению, экспертировать технические новинки.
При всей занятости, Эйлер оккупирует своими работами четыре пятых математического раздела «Записок» петербургской академии». Если учесть, что оставшаяся пятая часть — труды знаменитого Даниила Бернулли, то «Запискам» не будет равных в мире математики. Заслуженную мировую славу принесут они Эйлеру. Парижская академия наук изберет его, в виде исключения, своим дополнительным почетным членом.
Его учитель — Иоганн Первый Бернулли — математик великий, не терпевший даже равенства с собой, ревнивый к чужой славе, так обращался в письмах к Эйлеру: к двадцатилетнему — «Высокоученому и изобретательнейшему молодому человеку», уже через год — «Знаменитейшему и ученому мужу», ну а позже и вовсе — «Несравненному Эйлеру, князю математиков»… далее
В. Васильев
Белые ночи снова пришли в Санкт-Петербург. Городу было всего шестьдесят восемь лет, а он уже перегнал, перерос главные древние европейские центры. Красою же своей, строгостью дворцов, отраженных спокойными водами Невы и ее младших сестер, выделялся Санкт-Петербург среди столиц, как юная красавица в кругу почтенных дам. Но в день, который мы считаем началом белых ночей —…
И тогда же могло произойти еще одно пересечение. Из Зальцбрунна Павел Васильевич повез подлечившегося Белинского в Париж. По дороге они остановились на день в Брюсселе. В Париже с нетерпением ждали Белинского близкие друзья и недавние соотечественники Бакунин, Герцен. Там впервые произойдет общественное чтение только что написанного открытого письма Гоголю; читать будет сам Белинский, а Герцен,…
Дом Эйлера на Неве, на нынешней набережной Лейтенанта Шмидта, вошел своими стенами в надстроенное вверх и вширь угловое здание дома №15, на котором помещена мраморная доска в честь ученого. Надпись на ней довольно скромная: «…крупнейший математик, механик и физик». В здании сейчас средняя школа «с углубленным изучением литературы и истории», есть здесь и стенд, посвященный Эйлеру. А на…
Прошло лишь несколько месяцев, и революция, которую так ждали, готовили, свершилась. В феврале 1848 года пала власть короля и правление банкиров в Париже. «Республика! Республика!» — Люди, опьяненные счастьем победы, на перегороженных баррикадами парижских улицах обнимали друг друга. И каждый день приносил ликующие слухи. В Берлине дерутся! Король бежал. Дерутся в Вене, Меттерних бежал, провозглашена…
Математика, механика, физика… А его теория движения Луны? А «теория музыки», а демографические исследования — законы изменения численности и состава населения, а философские «Письма к одной немецкой принцессе», многократно переиздававшиеся и ставшие настольной книгой просвещенной части русской молодежи! Недаром крупный русский математик академик Буняковский писал о нем: «Эйлер, объявший необыкновенным своим гением все отрасли точных наук…»….
По-видимому, все жизни состоят из пересечений с чьими-то судьбами, открытиями, мнениями, радостями и печалями. Иногда эти пересечения перестраивают и нашу линию судьбы, придают ей, так сказать, иной маршрут, новое направление. Иногда мы проходим мимо, даже не узнав о состоявшемся пересечении. Тут уж многое зависит от нашей внутренней готовности, настроенности. От умения принять чужую волну. Для…
Из достижений ученого в механике, рассказывать о которых легче, чем о математических, вспомним о разработанной им для молодого Русского флота первой теории остойчивости корабля — в книге «Морская наука, или Трактат о кораблестроении и кораблевождении». Это вечная задача о том, как строить корабли, чтобы при разных загрузках, скоростях и курсах по отношению к волнам они…
В восемь часов вечера Гейдельберг засыпает. Пустеет рыночная площадь. На окнах домов и лавок хозяева опускают жалюзи. Только в доме неподалеку от университета долго не гаснет свет. Там живут русские студентки. То, что сюда приехали учиться русские, удивления не вызывало. Гейдельберг славился старинным университетом, сильными математиками и химиками. По утрам длинные, тесные коридоры этого храма…
Недавно в Ленинграде был я на защите диссертации по прикладной механике. Молодой ученый, автор важных изобретений, защищался ярко, уверенно, пожалуй, даже чуть самоуверенно: почему-то не упомянул он о своих учителях в науке, о предшествовавших работах профессоров — членов Ученого совета, хотя от них зависела судьба защиты. Случайно я обратил внимание, что он то и дело…
На Петербургском съезде натуралистов в 1867 году зародилась мысль организовать ряд лекций для женщин по университетским предметам. Слух об этом распространился молниеносно, и на имя ректора Петербургского университета посыпались заявления. Их подписали более четырехсот женщин самого разного сословного положения и состояния — от разночинок до аристократок. Одновременно в Москве возник кружок женщин, решивших тоже добиваться…