Часть 7
Тогда, в августе 41-го, я впервые понастоящему испытал сильное чувство страха, и многое в моей будущей судьбе зависело от того, какие выводы я сделаю из этой ситуации, как поведу себя в подобных условиях в следующий раз, поддамся ли этому паническому, безотчетному чувству или сумею преодолеть его.
К счастью, я нашел тогда силы и победил страх. И хотя бомбили нас еще не раз и было попрежнему страшно, я уже не бежал сломя голову, а старался осмотреться, выбрать укрытие понадежнее. Я мог даже из открытой щели наблюдать за вражескими самолетами. Видел, как отрываются бомбы от них и летят вниз, прямо на нас. Так мне казалось, по крайней мере. Хотелось бежать, но я заставлял себя оставаться на месте.
Сильные стрессовые состояния мне приходилось испытывать в своей жизни не раз, и не только в дни войны.
Это было и тогда, когда я первый раз в жизни поднялся в воздух на самолете, и когда мне приходилось прыгать с парашютом, и когда вел самолет на вынужденную посадку. Но я всегда старался подавить чувство страха, преодолеть себя и замечал — с каждым разом мне удавалось это легче и легче. Мысль в сложных ситуациях работала четче, обостреннее, правильные решения приходили как бы сами собой, автоматически…
Но вернемся в 1941 год.
Работали мы тогда на строительстве оборонительных сооружений. Работали дружно, на совесть. Выматывались за день до предела и иногда, даже не поужинав, заваливались спать. С каждым днем вокруг нас нарастало ощущение все большей тревоги. Фронт приближался к Ленинграду, и нам приказано было возвращаться домой. Мы всей компанией отправились в Ленинград.
Увидев меня, мама от радости даже заплакала. Кто-то сказал ей, что большинство работавших на строительстве укреплений погибли или оказались по ту сторону фронта…
В это время в Ленинград приехал по делам отец. Он забежал на часок домой и предложил мне поехать с ним в часть.
Сейчас я понимаю, что отец боялся оставить меня тогда в Ленинграде, знал, могу наделать глупостей, сбежать на фронт, а там, кто знает — чем все это кончилось бы… И он добился для меня разрешения быть при его части. Тогда не вошло еще в обиход звание «сын полка». Валентин Катаев не написал еще своей знаменитой повести. И в полку многие солдаты меня называли «братишкой».
Относились ко мне хорошо. Выдали форму — новенькую гимнастерку и галифе, ботинки и пару обмоток. Форму пришлось ушивать, подгонять. Но она мне очень нравилась. Только обмотки доставляли огорчение. Когда нас поднимали по тревоге и приходилось спешить, обмотка обязательно вырывалась у меня из рук и черной змеей извивалась по полу…
Нес службу я старательно — стоял в карауле, дежурил по кухне, бегал с донесениями. Охотно изучал технику — винтовку, гранату, шанцевый инструмент — саперную лопатку, которой учился отрывать окопы полного профиля.
Несколько раз бойцы брали меня с собой на поимку диверсантов. Их тогда во множестве фашисты забрасывали в наш тыл. Но мне «не везло» и в опасных переделках участвовать не приходилось — диверсанты нам почему-то не попадались.
«Трудные дороги космоса», В.А.Шаталов
Мне предстояло освоить новые тактические приемы применения этого самолета: незаметный подход к цели на малой высоте, когда тебя никто не ждет и не может засечь локатор, прицельную стрельбу и бомбометание, а затем и уход от цели с тем, чтобы никто тебя не смог перехватить. К первому вылету готовился тщательно. Хорошо изучил материальную часть. В этом…
Думать я не стал. Рапорт написал в этом же кабинете. Решение мое было твердым, ни одной минуты в дальнейшем я не сомневался в правильности принятого решения. «Даже если у меня один шанс из тысячи — я буду пытаться использовать и этот шанс». Нас вызвали на окружную медицинскую комиссию. Из дюжины здоровых парней она отобрала только…
Гагарин! В растерянности минуту стояли и не знали, что делать, как себя вести. Я только успел подумать, что еще не знаю, попаду ли в отряд, но одна моя мечта уже сбылась — вижу Гагарина, он стоит совсем близко, даже могу поговорить с ним. Юрий Алексеевич понял наше состояние и первым нарушил затянувшуюся паузу: — Что,…
Честно говоря, меня поначалу волновала перспектива моих отношений с командирами звеньев. Я понимал, что среди них могут быть и обиженные — подготовлены они лучше меня и класс имеют более высокий. Правда, у них нет за плечами академии, но ведь она для такой должности и не имеет большого значения. Но беспокойство мое было напрасным. Очень скоро…
1969. Группа курсантов, бывших «спецов», перед первыми само-стоятельными полетами. С Григорием Афанасьевичем мы были уже знакомы, и встретил он меня довольно приветливо. Рассказал о своем полке, потом мы вместе совершили пробный вылет. Командир полка лично хотел удостовериться в моих способностях управлять современной боевой техникой. А затем сам повел меня знакомить с эскадрильей. Народ в эскадрилье,…
1949. Руководство полетами в какойто мере напоминало мне игру в шахматы. Только игровым полем была не доска, а все небо, вместо чернобелых клеточек — зоны, где «работали» самолеты. И время измерялось не минутами, а секундами, даже порой долями секунды. Просчет и ошибка шахматиста ограничивались потерей фигуры, самая грубая вела к проигрышу партии. Ошибка же руководителя…
Прибыл, доложил начальству. Мне показали кабинет, где сидело еще несколько человек, выделили стол, навалили на него кучу папок и сказали — знакомься с делами: тут отчеты, различные приказы, инструкции, методические разработки, всевозможные анализы, анкеты и т. д. и т. п. Ну, думаю, очень интересная эта новая «бумажная техника», боевая и современная… Но долго бумагами заниматься…
Рабочий день наш продолжался чуть ли не пятнадцать часов — утром пять часов занятий, потом переход на шахту и четыре часа работы на шахтном дворе, потом возвращение в школу… Дежурные ходили на разгрузку эшелонов на станцию. И уроки нужно учить — преподаватели хотя и понимали и ощущали на себе наши трудности, сами вместе с нами…
В январе 1944 года нас впервые распустили на каникулы. Разрешили съездить и навестить родителей. Я поехал к маме в Петропавловск. Дома ахнули, когда увидели меня, худющего, в старенькой прозрачной шинели. Мама решила в один день меня отогреть и откормить. Растопила печь. На столе появился горшочек с кашей из молотой пшеницы, печеная картошка в мундире, молоко….
Что же нам было делать? Соблазнившись возможностью перевода в техническое училище, где перспективы рисовались более определенно, из Качинского училища уехало много моих друзей. Они закончили свои училища раньше меня и стали офицерами… Но… не летчиками. А я очень хотел быть именно летчиком. Решил ждать. И дождался. В училище был создан «теоретический батальон», в который зачислили…