Часть 17
Вопреки ожиданиям Котельников принял нас очень приветливо.
Беседа была долгой. Генерал не столько отвечал на наши вопросы, сколько сам нас расспрашивал. Почему мы рвемся в испытатели? Как идет служба? На каких самолетах летали? Какой имеем налет? Какие были летные происшествия? Погонял он нас и по аэродинамике, и по знанию систем самолета. А подводя итог встречи, сказал:
— Не знаю, попадете ли вы на курсы, но вызов я вам пришлю, только смотрите — кроме общеобразовательных предметов, у нас придется сдать еще и летную подготовку. В училище вы летаете на Яках, значит, у нас проверим в полетах на «Лавочкиных» —посмотрим, как вы с новой техникой справитесь…
Обрадованные, мы поблагодарили генерала и попросили внести в свой список еще одну фамилию.
— Это что, Кукушева, что ли?
— Его! А вы откуда знаете?
— Так он был у меня час назад, — усмехнулся генерал, — и тоже просил записать дружков своих — Мухина и Шаталова!
Потянулись долгие дни ожидания. На всякий случай мы засели за учебники, решили вспомнить и литературу, и математику, и физику и с истребителем Лавочкина хоть по книгам, да познакомиться…
Шли дни. Однажды встречает меня заместитель начальника училища полковник Трунов и довольно сердито говорит:
— Что же это вы, бежать надумали?
Я сразу понял, что, наверное, пришел вызов на курсы испытателей. Трунов ведь не знал о нашей встрече с генералом. Я его и спросил об этом, что называется, в лоб:
— Вызов пришел?
— Вызовто пришел, да мы вас не отпустим!
—Как так не отпустите?
— Да так. Не отпустим — и все. Мы давали согласие на двоих, а у нас требуют четверых, будем докладывать главкому. Нам самим инструкторы нужны.
Мы обсудили с друзьями это известие и решили пойти в отдел кадров. Но там с нами даже разговаривать не стали:
— Идите, работайте. Сами разберемся. А нужно будет — вызовем.
Как же я ненавидел всех в тот момент. И Трунова, и «бюрократов» из отдела кадров, и дефицит инструкторов.
Но жаловаться было некому. Приходилось ждать.
Миновал день, другой, третий. Миновала неделя. Никто нас не вызывал. Решили снова пойти в отдел кадров. И вдруг телефонный звонок из штаба:
— Кукушев и Мухин, к начальнику училища!
— А я?
— А тебя, Шаталов, не вызывают!
Вот тебе на! Я это дело затеял, товарищей уговорил, а меня в сторону? Решил сам сходить к начальнику без вызова.
И здесь, у начальника, я узнал, что училище согласилось отправить на курсы троих. Этими троими были мои друзья: Кукушев, Мухин и мой первый инструктор Володя Ларионов.
Как ни уговаривал я начальника — ничего не помогло. В конце концов, он попросту выпроводил меня из своего кабинета.
Забегая вперед, скажу, что Владимир Ларионов, Валентин Мухин и Евгений Кукушев успешно сдали экзамены и попали на курсы.
Они стали хорошими летчиками-испытателями. Даже не просто хорошими — отличными. Евгению было присвоено звание заслуженного летчика-испытателя СССР, а Валентину, кроме того, еще и звание Героя Советского Союза.
В 1972 году на параде в Домодедове в честь пятидесятилетия СССР двое моих друзей демонстрировали новую технику: Валентин — самолет вертикального взлета, Евгений — самолет с изменяемой геометрией крыла. А Володя Ларионов не дожил до этого дня — он погиб во время испытаний новой машины…
«Трудные дороги космоса», В.А.Шаталов
Прибыл, доложил начальству. Мне показали кабинет, где сидело еще несколько человек, выделили стол, навалили на него кучу папок и сказали — знакомься с делами: тут отчеты, различные приказы, инструкции, методические разработки, всевозможные анализы, анкеты и т. д. и т. п. Ну, думаю, очень интересная эта новая «бумажная техника», боевая и современная… Но долго бумагами заниматься…
Мне предстояло освоить новые тактические приемы применения этого самолета: незаметный подход к цели на малой высоте, когда тебя никто не ждет и не может засечь локатор, прицельную стрельбу и бомбометание, а затем и уход от цели с тем, чтобы никто тебя не смог перехватить. К первому вылету готовился тщательно. Хорошо изучил материальную часть. В этом…
Думать я не стал. Рапорт написал в этом же кабинете. Решение мое было твердым, ни одной минуты в дальнейшем я не сомневался в правильности принятого решения. «Даже если у меня один шанс из тысячи — я буду пытаться использовать и этот шанс». Нас вызвали на окружную медицинскую комиссию. Из дюжины здоровых парней она отобрала только…
Гагарин! В растерянности минуту стояли и не знали, что делать, как себя вести. Я только успел подумать, что еще не знаю, попаду ли в отряд, но одна моя мечта уже сбылась — вижу Гагарина, он стоит совсем близко, даже могу поговорить с ним. Юрий Алексеевич понял наше состояние и первым нарушил затянувшуюся паузу: — Что,…
Честно говоря, меня поначалу волновала перспектива моих отношений с командирами звеньев. Я понимал, что среди них могут быть и обиженные — подготовлены они лучше меня и класс имеют более высокий. Правда, у них нет за плечами академии, но ведь она для такой должности и не имеет большого значения. Но беспокойство мое было напрасным. Очень скоро…
1969. Группа курсантов, бывших «спецов», перед первыми само-стоятельными полетами. С Григорием Афанасьевичем мы были уже знакомы, и встретил он меня довольно приветливо. Рассказал о своем полке, потом мы вместе совершили пробный вылет. Командир полка лично хотел удостовериться в моих способностях управлять современной боевой техникой. А затем сам повел меня знакомить с эскадрильей. Народ в эскадрилье,…
1949. Руководство полетами в какойто мере напоминало мне игру в шахматы. Только игровым полем была не доска, а все небо, вместо чернобелых клеточек — зоны, где «работали» самолеты. И время измерялось не минутами, а секундами, даже порой долями секунды. Просчет и ошибка шахматиста ограничивались потерей фигуры, самая грубая вела к проигрышу партии. Ошибка же руководителя…
Тогда, в августе 41-го, я впервые понастоящему испытал сильное чувство страха, и многое в моей будущей судьбе зависело от того, какие выводы я сделаю из этой ситуации, как поведу себя в подобных условиях в следующий раз, поддамся ли этому паническому, безотчетному чувству или сумею преодолеть его. К счастью, я нашел тогда силы и победил страх….
В конце августа фашисты были уже на ближних подступах к Ленинграду. Наш ремонтный поезд связи перебросили с Карельского перешейка на станцию Мга. Тут уже во всем чувствовалась близость фронта. Слышался орудийный гром, над нами то и дело происходили воздушные бои, часто бомбили. Но мы привыкли к бомбежкам и продолжали делать свое дело, даже если объявлялась…
Рабочий день наш продолжался чуть ли не пятнадцать часов — утром пять часов занятий, потом переход на шахту и четыре часа работы на шахтном дворе, потом возвращение в школу… Дежурные ходили на разгрузку эшелонов на станцию. И уроки нужно учить — преподаватели хотя и понимали и ощущали на себе наши трудности, сами вместе с нами…