Лапы и нос корабля

— Здесь! — сказал мальчик, посмотрев на берег и указав в морскую пучину. — Я буду нырять здесь. Здесь их должно быть много.

— Откуда ты знаешь? — удивился второй, явно младший, но такой же кудрявый, золотоволосый. Оба сидели в маленькой лодке, покачиваясь на пологих волнах у края бухты о отвесными скалистыми берегами. — Откуда ты знаешь, что их тут много? — повторил свой вопрос меньший, непрерывно орудуя веслом и с трудом удерживая суденышко на одном расстоянии от берега.

— Я их прикармливал, — ответил старший снимая через голову тонкий белый хитон, защищавший его смуглые острые плечи от палящего средиземноморского солнца. — Вчера плавал сюда и позавчера. Вон, видишь, сосна на скале — это мой знак. В этой бухте на дне две корзины тухлой рыбы с помойки у рынка. В последний раз рыбы привезли так много, что по жаре почти половина пропала. Они наверняка на запах сбегутся. Я насилу отмылся, а лодка до сих пор воняет.

— Дохлая рыба не тонет, — возразил младший, — ее унесет в море.

— Тонет, — усмехнулся старший, — особенно если к ней привязать камень. Я так и сделал. Ладно, надо бы поскорее.

Он обернулся и озабоченно глянул на море. Где-то далеко у горизонта появилось нечто неясное, даже не облако, не тучка, а так, какая-то серость в лазоревом небе.

— Если волны станут больше, греби в соседнюю бухту, меня не жди, — отдавал последние приказания старший. — Не нравится мне небо. И помни, не успеешь — выбросит на скалы или унесет в море. Не потонешь, так попадешь к пиратам.

— А ты?

— Со мной ничего не случится, — беззаботно отмахнулся старший, поднял со дна лодки увесистый камень и прыгнул с ним в воду.

Младший остался в одиночестве. Он высматривал пузыри, поднимавшиеся из глубины и отмечавшие след погружения старшего брата. Старался грести так, чтобы быть к ним поближе. Два раза перегибался через борт и всматривался в прозрачную воду. Мешала небольшая волна, она же не давала покоя, он не мог оставить весла и посидеть спокойно.

Мокрая голова с прилизанными кудрями золотым поплавком выскочила слева по борту, одной рукой брат ухватился за лодку, другой кинул на ее дно живое усатое чудище с десятком клешней и надежным панцирем, скрывавшим вкусное нежное мясо — лангуст.

—  Там их целое войско, — отдышавшись улыбнулся старший. — Они пируют. Подай мне еще камень.

С трудом мальчик выполнил просьбу брата, и тот снова скрылся в пучине.

Так повторялось опять и опять, и раз за разом шевелящихся тварей становилось на дне лодки больше и больше, а камней меньше. В двенадцатый раз, когда в лодке остался всего один камень, маленький гребец дожидался брата особенно долго, наконец тот появился на поверхности, жадно по-рыбьи хватая воздух. Он бранился.

— Упустил? — спросил младший. — Или он тебя цапнул?

—  Клянусь Нептуном, я его достану, — с трудом отдышавшись, упрямо произнес старший и тут же нырнул снова, даже не взяв с собой камня.

Тем временем серая клякса расползалась по небу, туча принимала форму, и цвет ее зловеще менялся, добавилось коричневой краски. Солнечный свет не слепил больше глаза, отражаясь от поверхности моря, хотя вот оно, солнце, на небе. Мир вокруг стал каким-то ненастоящим, все линии скал и сосна виделись четко, удивительно резко, с моря мальчик разглядел на ветвях дерева отдельные иглы, а горизонт совсем размылся, его просто не стало. Зато вдали в море и с каждым мгновением ближе побежали белые пенные барашки.

Голова старшего брата вновь показалась над поверхностью, и опять его попытка оказалась неудачной.

—  Хватит, — попросил младший. — И так много. Сейчас будет буря.

Голова упрямо мотнулась, с волос полетели крупные брызги.

— Греби в соседнюю бухту, — повелительно крикнул старший и снова нырнул в глубины.

Лодку качнуло сильнее, чем прежде, внутрь посудины захлестнула соленая влага. Младший поежился. Он теперь греб что есть силы, но не прочь, как приказывал брат, а старался удержаться вблизи того места, где скрылся старший. И все же его сносило, сносило в открытое море. Поднимался ветер. Еще слабый, отдельными порывами, но мальчик уже знал, как бывает, когда налетает шквал. Сначала рябь, невысокие суетливые волны, толкущиеся, как сгрудившееся стадо овец, почуявших волка, потом краткое затишье, ни ветерка… И вдруг рев, гром, валы до неба и ветер, ветер. Он это видел. Только с берега. Да ведь мало кому, испытавшему шквал на море, удается потом вернуться. Даже если плавать на пентоконтере.

Брат вынырнул снова, теперь его голова появилась на поверхности воды довольно далеко от лодки. Он пытался схватить глоток воздуха, но его накрыло волной. И все-таки он вынырнул, кашляя и задыхаясь. Борясь с волнами, поплыл к лодке. Младший отчаянно греб навстречу. Они сумели. Старший ухватился за борт и ужом скользнул внутрь, прямо в клубок шевелящихся тварей. Вскрикнул, видно кто-то из морских латников ущипнул его тело. Бранясь, старший взялся за второе весло, выкинув за борт последний камень.

Они причалили за скалистым мысом, прикрывавшим с моря соседнюю бухту. Здесь было спокойнее, но только на время. Настоящий шквал проникает повсюду. Вытащили лодку на отмель, затолкали в расселину между камнями. Покидали лангустов в мешок и побежали по узкой, едва приметной тропинке.

—  Скорее, скорее, — подгонял старший, — скорее, там есть где укрыться.

Он привел младшего в небольшую пещерку, где они и затаились. И вовремя. Свет померк и мгновенно завыло, застонало. «Волны уже до неба», — подумал младший, но выглянуть наружу не решился.

— Это воют сирены, — прошептал он. — Что ты так долго возился? — вопрос относился к брату. — Теперь разобьет нашу лодку.

Старший ответил не сразу, он сидел, положив локти на колени и свесив между ними мокрую голову. На каменный пол пещеры беззвучно падали соленые капли.

—  Последний, — выкрикнул он, перекрывая рев бури, — был просто как Херкле. Здоровенный, а главное, хитрый. Он залез в щель между камнями и растопырил клешни. Вот так, — мальчик показал, как лангуст это делал. — Я не смог его вытащить! Я сильнее, но не смог! Он, наверное, и сейчас там.

— Если бы у нас был такой, — задумчиво произнес младший, — я бы привязал к нему веревку, а веревку к лодке, он вцепился бы в камни на дне моря, и лодку бы не сносило.

С досадой он посмотрел на сочащуюся лопнувшую мозоль между большим и указательным пальцем. Старший рассмеялся. А когда младший вырос, он изобрел якорь. Звали изобретателя Писон, и был он этруском.

Кто не верит в эту историю, может обратиться к древнеримскому историку Плинию Старшему, утверждавшему, что Писон изобрел не только якорь, но и рострум. Рострум — тяжелый и острый бронзовый нос, которым военные суда таранили корабли противника. При помощи этих изобретений этруски добыли себе славу морских воителей и грозных пиратов. Их могущество сменило владычество финикийцев на Средиземном море.

Изобретенный этрусками якорь действительно намного облегчал мореплавание. Больше не надо было вытаскивать каждый раз корабли на берег. С хорошим якорем кораблю ни прибой, ни отлив не страшен. Конечно, якоря были и у египтян, и у финикийцев, но это были просто тяжелые камни, обвязанные веревкой, они волочились за кораблем по песчаному дну и мало помогали даже при легком волнении. Писон же изобрел настоящий якорь, с двумя острыми металлическими лапами и длинным штоком, к которому крепился толстый якорный канат. Лапы впивались в дно, а канат удерживал судно, как коня на привязи.