Александр Григорьевич Столетов

(1839-1896)

1888 год. Темными зимними вечерами в окнах физической лаборатории Московского университета долго не гаснет свет. Посредине большой комнаты, заставленной шкафами с приборами, электрическими машинами, у стола с нехитрой схемой — высокий господин без сюртука. Иногда он прохаживается взад-вперед, думает, закусивши губу, и оглаживает бороду. Потом вдруг подходит к собранной установке, делает знак лаборанту. На столе вспыхивает ослепительный свет вольтовой дуги. Заслонив ладонью стекла очков в тонкой металлической оправе, экспериментатор записывает показания гальванометра в журнал и снова думает… Но о чем?.. Попробуем разобраться.

Вот справа — тщательно очищенная и отполированная цинковая пластина. Через чувствительный гальванометр — прибор для измерения силы тока она соединена с отрицательным полюсом электрической батареи. Слева, на некотором расстоянии от пластинки — металлическая сетка, соединенная с положительным полюсом той же самой батареи. За сеткой отдельно — угли вольтовой дуги, питающиеся от другого источника. Пока дуга не горит — стрелка гальванометра, естественно, на нуле. Электрическая цепь разомкнута, ток не идет. Но вот рука лаборанта включает рубильник. Вспыхивает ослепительное голубое сияние, и тут же стрелка прибора вздрагивает и отклоняется вправо. Чем сильнее свет, чем ближе дуга к сетке, тем больше ток в цепи… В разомкнутой по-прежнему электрической цепи. Что же изменилось в условиях опыта при ярком освещении? Неужели лучи света являются носителями особого вида — «актиноэлектричества»? («Актинос» — по-гречески — «луч». А «актиноэлектричество» — значит — «лучистое электричество»). Так назвали его в Европе, когда Генрих Герц, профессор Высшей технической школы в Карлсруэ, впервые открыл это явление. Чуть позже Вильгельм Людвиг Франц Гальвакс, беспокойный экспериментатор из Страссбургского университета, обнаружил способность твердых тел под действием света испускать электрические заряды (электроны). Эту странную способность назвали внешним фотоэффектом. В Европе, кроме Гальвакса, неплохих успехов добился Аугусто Ричи в Падуанском университете. Но всеже явление Герца оставалось загадочным. И вот теперь он, профессор физики Московского университета Александр Григорьевич Столетов, также занялся «актиноэлектричеством»…

Коллеги по кафедре знали профессора Столетова как тонкого экспериментатора и вдумчивого исследователя. В те годы каждый физик сам придумывал опыт, с помощью которого можно было бы проверить тот или иной феномен, сам составлял чертежи и схемы, а подчас сам же мастерил и приборы. Александр Григорьевич умел делать все. Он начал с простейшей установки и скоро пришел к выводу, что никакого специального «лучистого электричества» не существует. Соорудив первый свой фотоэлемент, он тщательно исследовал описанное в начале явление и сформулировал его первый закон. Более того, если до него никому из экспериментаторов и в голову не приходило количественно измерять силу света, то Столетов указал на такую возможность с помощью новых приборов. Доведенная до логического конца, эта работа явилась весомым вкладом в копилку знаний всего человечества о природе электричества.

Но Александр Григорьевич занимался не только электричеством. Он интересовался оптикой и молекулярной физикой, сделал прекрасное исследование критического состояния вещества. И всюду в основе лежали точные измерения. Никаких качественных описаний. Только количественные измерения и точные формулировки. Это был настоящий материалистический подход к изучению явлений природы. Недаром его перу принадлежал целый ряд философских и научно-исторических очерков, которые с удовольствием читали и студенты, и учителя, и широкая публика, интересовавшаяся проблемами и развитием научной мысли… А родился Саша Столетов во Владимире, на Клязьме, в небогатой купеческой семье. Шестеро детей было в доме, и, по воспоминаниям современников, Саша рос сообразительным, очень общительным мальчиком с веселым жизнерадостным характером. С ранних лет проявил он и любовь к «умственным занятиям», как тогда говорили. В пять лет он уже читал, а с девяти — начал вести дневник и писать стихи.

Много сил и времени воспитанию детей отдавала мать. Она была добра и умна. Никогда не навязывала своего мнения, но тем не менее твердо руководила интересами детей, поддерживала их увлечения и главное — любознательность. Мама была и первой слушательницей страниц рукописного журнала «Сборник», который Саша с двумя товарищами выпускал в гимназии. Такие журналы в те годы не только не возбранялись, но и поощрялись учителями.

Сначала Саша увлекался ботаникой: собирал растения, составлял гербарии. Но, став старше, увлекся физикой. И хотя теперь его опыты дома бывало что и пугали маму, она мужественно присутствовала на них и старательно вникала в объяснения.

Гимназию Александр Столетов окончил с золотой медалью. В его время троечники и плохие ученики не играли ведущей роли. Все равнялись на лучших. В 1856 году Столетов поступил в Московский университет на математическое отделение физико-математического факультета. И здесь его способности и увлеченность наукой не прошли мимо профессоров и преподавателей. Никто не удивился, когда по окончании курса именно Столетову предложили остаться для «приготовления к профессорскому званию». И никто ему не завидовал, потому что понимали — предложение сделано по заслугам.

Молодой выпускник был отправлен на стажировку за границу, где слушал лекции и работал в лучших физических лабораториях у прославленных ученых. Вернувшись в Москву, Александр Григорьевич защитил диссертацию и стал читать физику студентам.

Раньше в университете физика была дисциплиной теоретической. Редко, очень редко лектор показывал опыты, а уж о самостоятельных исследованиях и говорить было нечего. На факультете не существовало даже лаборатории. И ее устройство стало первой заботой молодого профессора. В старой России физическое оборудование не производилось, все нужно было доставать за границей, а казна денег не давала. Чиновники недоумевали: зачем приборы, зачем опыты, читался же курс физики без оных?.. Но Столетов не отступал, он хорошо помнил, как ему для подготовки эксперимента по теме докторской диссертации пришлось ехать в Германию к самому Густаву Кирхгофу, чтобы поработать в его лаборатории.

Надо сказать, что прямой и честный, обладающий открытым характером, Столетов не пользовался особой любовью администрации. Среди чиновников его даже называли «опасным подстрекателем» за сочувствие студентам. А молодежь любила Александра Григорьевича. Он много знал, интересно читал лекции и так увлеченно, прямо самозабвенно работал в созданной им лаборатории, что невольно своим примером увлекал любознательных молодых людей. Да и имя профессора Столетова произносилось с уважением в научных кругах. Казалось бы, все в порядке. Но незаметно подошел 1893 год — самое несчастливое время в жизни Александра Григорьевича. Кончался его тридцатилетний срок службы в университете. По закону он должен был подать в отставку. Но именно в тот год русские физики выдвинули Столетова единственным кандидатом в члены императорской Санкт-Петербургской Академии наук. Александр Григорьевич очень волновался. Избрание академиком продлило бы годы его активной работы в университете. И хотя все коллеги были уверены, что выборы пройдут благополучно, сам он нервничал. А тут еще возник у него конфликт с выпускником Страссбургского университета молодым князем Голицыным. Борис Борисович Голицын представил в Московский университет диссертацию по физике на звание магистра. Столетов внимательно прочел ее и обнаружил неточности и даже ошибки, которые потребовал исправить. Нам трудно сегодня восстановить суть, а может быть, не столько суть, сколько форму произошедшего разговора. По словам Алексея Николаевича Крылова, выдающегося математика, механика и кораблестроителя, преподававшего в ту пору в Морской академии, «оценка и отзыв (Столетова на диссертацию Голицына) были весьма суровы и чрезмерно строги». Кое-кто и из университетских ученых не соглашался с критикой Столетова… Короче говоря, Голицын, в не менее резких выражениях, от исправлений диссертации отказался. Он потребовал свою работу назад и, покинув университет, уехал на лето в Страссбург…

Конфликт из личного перерос в общественный. Профессора университета в большинстве своем вообще косо смотрели на представителей старинной аристократии, пробующих свои силы в науке. Считали, что удел аристократов — придворная жизнь, дипломатия, служба в царской администрации. Но беда заключалась в том, что президентом Академии наук в то время был великий князь Константин Константинович. И он обиделся за Голицына, потомка древнего рода, считая его несправедливо обиженным. Пользуясь своим положением, Константин Константинович добился отсрочки выборов Столетова в Академию, а потом его кандидатура и вовсе была снята с голосования. Одновременно молодой Борис Голицын, даже не защитивший первой своей диссертации, был избран адъюнктом той же Академии наук. Сделано это было не напрасно. Борис Борисович Голицын стал в будущем выдающимся ученым-физиком, много сделавшим для метеорологии и сейсмологии. Работал он также и в других отраслях физической науки.

А вот Александр Григорьевич Столетов чувствовал себя плохо. Он пытался работать дома: писал учебник, выступал с популярными лекциями. Но все это было не то для человека, привыкшего к широкому размаху своей деятельности. Печально прошли последние три года его жизни. В 1896 году выдающийся русский физик конца XIX века, организатор первой физической лаборатории и инициатор создания физического института при Московском университете, скончался. Было ему всего пятьдесят семь лет. За свою жизнь А. Г. Столетов воспитал многих русских физиков, не только прославивших отечественную науку, но и внесших неоценимый вклад в копилку человеческих знаний.