Ножницы и бумага
Вы думаете, конечно — как и я думал когда-то,— что на свете есть ненужные вещи. Ошибаетесь: нет такого хлама, который не мог бы для чего-нибудь пригодиться. Что не нужно для одной цели — полезно для другой; что не надобно для дела — годится для забавы.
В углу ремонтируемой комнаты попалось мне как-то несколько исписанных почтовых карточек и ворох узких бумажных полос, которые отрезываются обычно от края обоев перед оклейкой. «Хлам, который годится только в печку»,— подумал я. А оказалось, что даже и с такими никому не нужными вещами можно очень интересно позабавиться. Старший брат показал мне ряд прелюбопытных головоломок, какие можно проделать с этим материалом.
Начал он с бумажных лент. Подав мне один обрывок полоски, длиной ладони в три, он сказал:
— Возьми ножницы и разрежь эту полоску на три части… Я нацелился резать, но брат удержал меня:
— Постой, я не кончил. Разрежь на три части одним взмахом ножниц.
Это было потруднее. Я примерялся на разные лады, но все более убеждался, что брат задал мне мудреную задачу. Наконец я сообразил, что она вовсе неразрешима.
— Ты шутишь,— сказал я.— Это невозможно.
— Хорошенько подумай — может, и догадаешься.
— Я уже догадался, что задачу решить нельзя.
— Плохо догадался. Дайка.
Брат взял у меня полоску и ножницы, сложил бумажную ленту вдвое и разрезал ее пополам. Получилось три куска.
— Видишь?
— Да, но ты согнул полоску.
— Отчего же ты не согнул?
— Ведь не сказано было, что можно сгибать.
— Но и не сказано было, что сгибать нельзя. Сознайся уж прямо, что не догадался.
— Дай другую задачу. Больше не поймаешь.
— Вот еще полоска. Поставь ее на стол ребром.
— Чтобы стояла или чтобы упала? — спросил я, подозревая ловушку.
— Конечно, чтобы стояла. Если упадет, значит, положена, а не поставлена.
«Чтобы стояла… ребром…» — размышлял я и вдруг сообразил, что полоску можно согнуть. Я перегнул ее углом и поставил на стол.
— Вот. Стоит на ребре! Не сказано было, что перегибать нельзя! — с торжеством объявил я.
— Правильно.
— Еще!
— Изволь. Видишь, я склеил концы нескольких полосок и получил бумажные кольца. Возьми красно-синий карандаш и проведи вдоль всей наружной стороны этого кольца синюю черту, а вдоль внутренней — красную.
— А потом?
— Это и все.
Пустячная работа! Однако она у меня не спорилась. Когда я замкнул синюю черту и хотел приступить к красной, го с досадой обнаружил, что по рассеянности прочертил синей линией обе стороны кольца.
— Дай другое кольцо,— сконфуженно сказал я.— Я нечаянно испортил первое.
Но и со вторым кольцом приключилась та же неудача: я и не заметил, как прочертил обе стороны кольца.
— Наваждение какое-то! Опять испортил. Дай третье.
— Бери, не жалко.
Что же вы думаете? Ведь и на этот раз исчерченными синим цветом оказались обе стороны! Для красного карандаша не оставалось свободной стороны.
Я был огорчен.
— Такой простой вещи сделать не можешь! — смеясь, сказал брат.— А вот у меня сразу получается.
И, взяв бумажное кольцо, он быстро провел по всей его наружной стороне синюю черту, по всей внутренней — красную.
Получив новое кольцо, я принялся возможно осмотрительнее вести черту по одной его стороне и, стараясь не перейти как-нибудь на другую, замкнул линию. Опять неудача: обе стороны прочерчены! Готовый заплакать, я растерянно взглянул на брата — и тогда только по его лукавой усмешке догадался, что здесь дело неладно.
— Эге, ты что-то… Это фокус? — спросил я.
— Кольца заколдованы.— ответил он.— Необыкновенные!
— Какие же необыкновенные? Кольца как кольца. Но только ты что-то подстраиваешь.
— Попробуй проделать с этими кольцами что-нибудь другое. Например, мог ли бы ты такое кольцо разрезать вдоль, чтобы получить два потоньше?
— Эка важность!
Разрезав кольцо, я уже собирался показать брату полученную пару тонких колец, когда с изумлением заметил, что в руках у меня не два, а одно длинное кольцо.
— Ну, где же твои два кольца? — насмешливо спросил брат.
— Дай другое кольцо: попробую еще раз.
— А ты разрежь то, которое у тебя получилось.
Я разрезал. На этот раз у меня было в руках несомненно два кольца. Но, когда я стал их разнимать, оказалось, что их невозможно распутать, так они были сплетены друг с другом. Брат был прав: кольцо в самом деле заколдованное!
— Секрет колдовства очень прост,— объяснил брат.— Ты можешь и сам изготовить такие необыкновенные кольца. Все дело в том, что, прежде чем склеить концы бумажной ленты, нужно завернуть один из концов вот так (рис. 3),
— От этого все и происходит?
— Представь! Сам же я, конечно, чертил карандашом на обыкновенном кольце… Еще интереснее получается, если конец ленты завернуть при этом не один, а два раза.
Брат на моих глазах приготовил кольцо по этому способу и подал мне.
— Разрежь вдоль,—сказал он.—Что ты получишь?
Разрезав, я получил два кольца, но продетых одно сквозь другое. Забавно! Разнять их было невозможно.
Я сам приготовил еще три таких кольца — и получил еще три пары неразлучных колец.
— А как • бы ты сделал,— спросил брат,— если бы тебе нужно было все четыре пары колец соединить в одну длинную, несомкнутую цепь?
— Ну, это просто: разрезать по одному кольцу у каждой нары, продеть и снова заклеить.
— Значит, ножницами ты разрезал бы,— возразил брат,— три кольца?
— Три? Разумеется,— ответил я.
— А меньше трех нельзя?
— У нас ведь четыре пары колец. Как же ты хочешь их соединить, разорвав только два кольца? Это невозможно! — с уверенностью заявил я.
Вместо ответа брат молча взял из моих рук ножницы, разрезал два кольца одной пары и соединил ими три остальные пары — получилась цепь из восьми колец. До смешного просто! Никакой хитрости здесь не было. И я удивлялся только, как мне самому не пришла в голову такая простая мысль.
— Ну, достаточно возились с бумажными лентами. У тебя там, кажется, есть еще старые почтовые карточки. Давай-ка придумаем что-нибудь и с ними. Попробуй, например, вырезать в карточке самую большую дыру, какую только тебе удастся.
Проткнув карточку ножницами, я аккуратно вырезал в ней четырехугольное отверстие, оставив узенькую кайму бумаги.
— Всем дырам дыра! Большей не вырезать! — с удовлетворением сказал я, показывая брату результат моей работы.
Брат, однако, был иного мнения.
— Ну, дыра маловата. Едва рука пролезет.
— А ты бы хотел, чтобы вся голова прошла? — язвительно ответил я.
— Голова и туловище. Чтобы всего себя продеть можно было: это будет подходящая дыра.
— Ха-ха! Вырезать дыру больше самой бумаги, этого ты хочешь?
— Именно. Больше бумаги во много раз.
— Тут уж никакая хитрость не поможет. Что невозможно, то невозможно…
— А что возможно, то возможно,— сказал брат и принялся вырезать.
Уверенный, что он шутит, я все же с любопытством следил за его руками. Он перегнул почтовую карточку пополам, потом провел карандашом близ длинных краев перегнутой карточки две черты и сделал два надреза близ других двух краев.
Затем прорезал сложенный край от точки А до точки делать надрезы тесно один возле другого так:
— Готово,— объявил брат.
— Но я не вижу никакой дыры.
— Гляди-ка!
И брат разнял бумажку. Представьте: она развернулась в длиннейшую цепь, которую брат совершенно свободно перекинул через мою голову. Она упала к моим ногам, окружив меня своими зигзагами.
— Ну что: можно пролезть через такую дыру? Как ты скажешь?
— Двоим не тесно будет! — в восхищении воскликнул я.
На этом брат закончил свои опыты и головоломки, обещав в другой раз показать целый ряд новых — исключительно с одними монетами.
— Вчера ты обещал показать фокус с монетами,— напомнил я брату за утренним чаем. — С утра за фокусы? Ну ладно. Опорожни-ка полоскательную чашку. На дно опорожненной чашки брат положил серебряную монету: — Смотри в чашку, не двигаясь с места и не подаваясь вперед. Видна тебе монета? — Видна. Брат немного отодвинул от меня чашку:…
— Что ты там хохочешь над книжкой? Веселая история? — спросил меня брат. — Очень. «Трое в одной лодке» Джерома. — Помню, забавная вещь! Какое место ты сейчас читаешь? — О том, как толпа людей блуждала в садовом лабиринте и не могла из него выбраться. — Интересный рассказ! Прочти-ка его мне. Я прочел вслух…