Дважды первая (III)

Лермонтова истово работала в лаборатории Бунзена. Проводила качественный анализ соединений, исследовала количественный состав руд, отделяла друг от друга редкие металлы — спутники платины. Ее не тяготили однообразие и монотонность опытов. Точно священный ритуал, приобщающий к таинственному клану химиков, повторяла Юлия методики, добиваясь совершенства.

Счастливая случайность сводит Лермонтову с Д. И. Менделеевым, приехавшим в Гейдельберг к Бунзену. По его просьбе она выполнила несколько экспериментов, установив правильный порядок возрастания атомных весов триады платиноидов — осмия, иридия и платины. Юлия подготовила первую научную статью и послала оттиск Менделееву. Между ними завязывается переписка, обговаривается возможность новых исследований. Окрыленная, Лермонтова покупает для их проведения приборы. Сбывается ее мечта: ей доверяют — и кто? сам Менделеев! — настоящую работу. Это уже небольшое, но признание ее способностей, знаний, умения… И вдруг Ковалевская сообщает подруге, что хочет продолжать учебу в Берлине. Там более сильные математики, чем в Гейдельберге, эти уже ничего не могут ей дать.

Лермонтова в отчаянии. Ее-то местный университет вполне устраивает: все научные замыслы связаны именно с ним, да и курс у Бунзена еще не окончен. Но расстаться с любимой подругой, которая так много для нее сделала? Да и разве можно оставить Софу одну, такую ранимую и переменчивую в настроении — от угрюмой тоски до бесшабашной веселости, — такую неприспособленную к быту: она за своими занятиями и поесть, если ей не напомнить, забудет… И Лермонтова на искреннее, хоть и капризное восклицание Ковалевской «Как же я буду без тебя в Берлине!», соглашается — вопреки своим планам — уехать вместе с ней.

Глядя на фотографию Юлии Лермонтовой, ни один физиономист не нашел бы в ее лице привычных черт сильной личности. Высокий покатый лоб, мягкий, скошенный подбородок, большие, без блеска и остроты глаза.

Есть натуры яркие, позволяющие поверить в себя и даже подчинить себе человека с первого знакомства. Такой была Ковалевская. О ее невероятной силе воли и стремлении всегда и во всем быть первой, о ее пренебрежении к обстоятельствам и внешним условностям говорили все, кто хоть однажды соприкоснулся с ней. О Лермонтовой говорили иное: скромная и настойчивая, неприметная и деятельная. Ее поступками всегда руководило желание сделать добро или отблагодарить за добро. От доброты она могла стать уступчивой и от той же доброты — упорной.

Слушательницами в Берлинский университет подруг не приняли. Лермонтова договорилась заниматься частным образом у Августа Гофмана, крупнейшего химика органика, специалиста по красителям. Вскоре профессор разрешил Юлии не только посещать свои лекции, но и работать в лаборатории. Ему не пришлось раскаиваться в проявленном либерализме, вызвавшем нарекания коллег. Не далее чем через год он имел честь и удовольствие докладывать на заседании Берлинского химического общества работу своей ученицы «О составе дифинила», в котором исправлялась формула этого вещества, неправильно указанная видными французскими учеными Жераром и Лораном.

Жизнь в Берлине протекала уединенно и однообразно. Ковалевская весь день проводила за письменным столом, делая математические расчеты. Лермонтова допоздна пропадала в лаборатории. В начале 1874 года она подготовила докторскую диссертацию и поехала в Геттинген на университетский экзамен.

Для Юлии, не обучавшейся в гимназии, — преподаватели приходили на дом — этот экзамен был вообще первым в жизни. В отличие от России в германских университетах царил дух свободы: внимание больше обращалось не на обычное штудирование предмета, а на развитие самостоятельного творческого мышления и профессиональных навыков. Немецкие студенты не экзаменовались при поступлении в университет или окончании курса, даже выбор и посещение лекций были на их усмотрении. Зачем отвлекать молодые силы от непосредственной научной работы? К чему все эти нервные и физические перегрузки во время сессии, когда студент может делом показать, зря или нет он протирает штаны на университетской скамье? Считалось бесспорным, что на экзамене всегда проигрывают головы наиболее продуктивные, способные схватывать самую суть вопросов и идти оригинальным путем, и, наоборот, оказываются в выигрыше более пассивные, годные лишь к механическому заучиванию. Другое дело — университетский экзамен на присвоение докторской степени. Он страховал от обмана — а вдруг диссертация написана с чьей-либо помощью? — и заодно позволял проверить широту образования экзаменуемого… далее

М. Грунина